– Тихон! Водки мне принеси! И поживей!
Основной акционер и, по совместительству, управляющий Первого Купеческого банка находился в радостном предвкушении. Нежданная радость настойчиво требовала горячительного воздействия.
– Нет его, Пал Трофимыч! – донесся из приемной ломкий юношеский голос. – Опять у гимназисток пропадает.
Родной племянник купца, принятый на должность секретаря по настойчивой просьбе сестры, никогда не упускал возможности подложить свинью первому помощнику управляющего.
– Выгоню ко всем чертям! – разозлился Севостьянов. – И тебя вместе с ним!
В дверях возникла худая нескладная фигура, обиженным голосом заявившая:
– А меня-то за что? Я свою службу справно несу.
– Где водка? Тьфу ты… совсем мне голову задурили! Отчеты где?
Племянник ответил невозмутимым тоном:
– На столе у вас лежат, где же им еще быть?
Немного поостыв, купец миролюбиво продолжил:
– Штофчик мне принеси. И поснедать прихвати. Вот еще что. Подготовь передачу векселя Петербургскому Коммерческому банку.
Неудачи последних месяцев остались позади. Громадный кассовый разрыв в десять миллионов рублей был застрахован надежным пятимиллионным векселем торгового дома «Черников и сын». Теперь слухи о плачевном состоянии банка утихнут моментально.
В письме торгового дома был вежливый отказ от подписки, но, в свою очередь, был предложен заем на очень даже приличных условиях. Проверенный агент донес, что купец Черников ищет надежных вложений, а не рискованных операций. Тем более что из-за затишья на хлебном рынке у него высвободился значительный капитал…
Секретарь бесшумно вошел в кабинет, неся в руках поднос с графинчиком, обложенным льдом, и закуской.
– Ух, хорошо пошла! – блаженно зажмурился Севостьянов, опрокинув вместительную чарку. – Чего гляделки вытаращил? Иди работай!
Племянник, недовольно шмыгнув носом, прикрыл за собой дверь.
Через три дня пройдут первые размещения акций нового акционерного общества «Ариадна». Бумажно-прядильная фабрика на 115000 веретен, купленная за пятьсот тридцать семь тысяч рублей, должна была, по примерным расчетам, принести чистой прибыли не менее миллиона. Бумагомараки получили первый гонорар, и скоро последует завершающий аккорд…
– Выгоню мерзавца! – вслух произнес купец, наливая вторую чарку. – Время обеденное, а он до сих пор не на службе.
Петербург. 10 апреля. 1897 год. Большая Морская улица. Частная квартира
– Имя, фамилия, сословие? Где службу несешь?
Допрос вел высокий, одетый в цивильное платье жандарм. Жесткие, злые глаза вонзались в душу подпольщика, выворачивая нутро липким, противным страхом.
– Когда начал подрывную деятельность?
Молодой полицейский с черными непослушными вихрами зловеще поигрывал дубинкой, постукивая ею по ладони. Казалось, еще миг – и орудие опустится на беззащитную голову несчастного революционера.
– На каком основании вы произвели арест? – с трудом проговорили непослушные губы.
Вместо ответа в нос уткнулась пачка листовок, пахнущая свежей типографской краской…
Еще никогда Тихону Мартынову не было так страшно. До сегодняшнего дня жизнь мерно катила по наезженной колее. Денежная служба в банке, модные салоны, ресторации и веселые девицы. Что еще нужно для счастья молодому человеку?
Полгода назад Тихону захотелось острых ощущений. Случай не заставил себя долго ждать – давний студенческий приятель пригласил на собрание подпольной ячейки. С громким названием «Молодые патриоты России». Леденящие рассказы о зверствах в застенках Особого жандармского корпуса, наставления опытных товарищей, как обнаружить слежку, перевозка запрещенной литературы – все это добавляло перчику и будоражило кровь.
И дернул же его нечистый именно сегодня вызваться курьером! Нет, безопасная дорога к Путиловскому заводу была известна до мельчайших подробностей и давно проверена старшими товарищами. Но в той самой подворотне с проходным двором, где нужно было проверять возможную слежку, его ждали.
И повезли его не в отделение, а на конспиративную квартиру. Это означало только одно: будут вербовать…
– Сколько человек в вашей ячейке? Как зовут руководителя? Кому должен был передать листовки?
Высокий жандарм приблизился вплотную и захватил лацканы пиджака сильными руками. Без особых усилий он приподнял Тихона и резко разжал хватку. Шаткий стул, развалившись от неожиданности, опрокинул подпольщика на пол.
– Ты спать сюда пришел?
В бок болезненно вонзился ботинок. Старший жандарм скривил губы в презрительной усмешке, а молодой обидно рассмеялся.
– Я требую адвоката! – из последних сил выдавил Тихон.
– Слышишь, Федор, какой нонче революционер грамотный пошел? Адвоката им подавай!
Высокий жандарм склонился над лежащим подпольщиком и зловещим шепотом спросил:
– А может, тебя в камеру к уголовникам отправить? Они любят таких молоденьких… с нежной кожей.
Схватив Тихона за воротник, он одним движением вздернул его с пола и подтянул к своим страшным глазам:
– Отвечай, сука, когда тебя спрашивают!
Через минуту, плача и размазывая сопли рукавом, Тихон рассказал все. Все, что знал и о чем только догадывался. И про ячейку, и про московских курьеров, и… про банковские аферы. Последние, как ни странно, заинтересовали жандарма больше всего. Подписывал, не читая, какие-то бумаги. А в самом конце допроса случилось чудо: старший жандарм предупредил его, что в ближайшие дни он будет под домашним арестом.
Петербург. 12 апреля. 1897 год. Малая Садовая улица. Цензорный комитет